Читать онлайн книгу "Межкультурная коммуникация в условиях глобализации. 2-е издание. Учебное пособие"

Межкультурная коммуникация в условиях глобализации. 2-е издание. Учебное пособие
Коллектив авторов


Издание, подготовленное авторами МГИМО, посвящено исследованию межкультурной коммуникации в условиях глобализации. В книге на интересных и актуальных примерах рассматривается международный опыт современной политики и дипломатии. Особое внимание уделяется проблемам конфликтологии – возникновению и урегулированию конфликтных ситуаций с помощью диалога. Учебное пособие будет полезно широкому кругу специалистов-международников: политологам, журналистам, лингвистам-переводчикам, юристам, экономистам, работникам в сфере международного туризма.






Редактор-составитель В.С. Глаголев

Межкультурная коммуникация в условиях глобализации

Учебное пособие

2-е издание









[битая ссылка] ebooks@prospekt.org




Введение


Современная глобализация – многоуровневый процесс. В нем имеет место взаимодействие объективных тенденций развития общества как сложной системы, характеризующейся определенной динамикой движения материальных благ и культурных достижений; взаимным обменом информацией, технологиями и активным взаимным заимствованием инфраструктур, соответствующих новейшему этапу мирового цивилизационного развития. Глобализация не является линейным феноменом. Ей свойственны периоды более или менее устойчивых подъемов, рецессий, частичных регрессий. Более того. В ней присутствуют различные типы глобальных проблем и угроз. Преодоление последних и успешное сотрудничество многочисленных акторов международной жизни, представленных большими и малыми государствами, транснациональными структурами, международными организациями, религиозными объединениями, предполагает скрупулезную и последовательную работу по достижению взаимопонимания между теми, кто отстаивает разные системы ценностей и модели видения грядущего человечества. Основой же взаимопонимания в глобализирующемся мире является межкультурная коммуникация. Ее проблематике и посвящено данное учебное пособие.

Цель пособия – раскрыть специфику структуры функционирования и перспектив развертывания основных направлений межкультурной коммуникации в динамике и противоречиях глобализационных процессов. Опыт политики и дипломатии как ее разновидности рассматривается в качестве особого проявления коммуникационных процессов в современном обществе, использующего другие (массовые и элитарные) направления расширяющейся и непрерывно специализирующейся по разным направлениям и сферам межкультурной коммуникации.

Ожидаемыми результатами освоения курса являются:

1) формирование четко проработанного когнитивного уровня знаний, т. е. рефлективно освоенной системы дифференцирования понятий в рамках компаративности культур на основе освоения соответствующих текстов (в том числе и на языке оригинала), что соответствует аналитическому блоку компетенций;

2) перевод полученных знаний в деятельностную плоскость в сфере современной межкультурной коммуникации, что соответствует системному блоку компетенций;

3) развитие личностных качеств обучающихся путем интеграции полученных знаний и ориентационно-деятельностных сведений в область интеракций с представителями иных культур, что соответствует коммуникационным компетенциям.

Курс «Межкультурная коммуникация в условиях глобализации» предназначен для будущих специалистов-международников системно-функциональной и региональной специализации. Данный курс может быть прочитан на стадии бакалавриата после освоения студентами курсов философии, социологии, этнопсихологии, регионолистики, политологии, истории и теории международных отношений. После данного курса целесообразно освоение общепрофессиональных курсов в сфере международной журналистики и PR-деятельности, а также спецкурсов по региональным аспектам межкультурной коммуникации, коммуникационного менеджмента, включая и дипломатический. Поэтому уместно преподавать данный спецкурс в первую очередь на 4-х курсах бакалавриата факультетов МЖ и МО, а затем, с учетом указанных направлений «достройки» модуля – на других факультетах университетов международного профиля. При этом обобщение опыта работы в МГИМО(У) позволит обеспечить нашему Университету лидирующие позиции в этом направлении педагогической, методической и научной работы.

Основным индикатором эффективности реализации программы является адаптация поведения и деятельности специалистов-международников к доминирующим реалиям современного международного процесса и стимулирование их способности обеспечивать фундаментальные интересы России в условиях глобализирующегося мира.

Ожидаемый системный эффект от внедрения программы – совершенствование соответствия учебной программы МГИМО(У) позитивным тенденциям современности и умения специалистов-международников блокировать негативные проявления общественно-политической жизни. Внедрение курса позволит усилить соответствующие блоки учебных программ различных дисциплин в контексте формирования свободного владения специалистами-международниками материалом коммуникативных практик с учетом специфики региональных, конфессиональных, социокультурных и геополитических аспектов межкультурного взаимодействия. УМК соответствует когнитивной, функциональной, личностной и этической компетенциям, выделяемым Европейской системой классификации.

Основной целью курса является овладение студентами и слушателями современными научными знаниями, навыками оперативной работы в сфере межкультурного взаимодействия, в том числе на межнациональном и межконфессиональном уровнях, а также умение своевременно находить оптимальные решения в условиях цейтнота, утверждать гражданскую позицию и гуманистические ценности в системе международных отношений.




Раздел 1. Аксиолого-этические аспекты межкультурной коммуникации в условиях глобализации


Межкультурная коммуникация сегодня – важнейшая сторона жизни человека в обществе. Личное и деловое общение, политический и культурный диалог, короче, все формы сотрудничества настоятельно требуют знать и учитывать особенности партнеров, связанные с их самоидентификационной программой.



Это интересно

Наиболее заметным образом культурно идентифицирующая специфика раскрывается в той системе ценностей, которой придерживаются конкретные субъекты общения.



Поэтому изучение аксиолого-этического аспекта межкультурной коммуникации является непременным условием ее успешного осуществления.

Тема 1.1. Особенности компаративистского подхода в современной аксиологии

Ценности, как известно, связаны с исходным признанием человеком (и конкретной социальной общностью) тех или иных явлений как значимых – «имеющих значение», т. е. важных, оказывающих влияние на жизненный процесс. Такое признание по сути своей комплексно. В нем теснейшим образом переплетаются простейшие успешные манипулятивные практики и социально одобряемые стереотипы, их психологическая интериоризация, а также духовная ориентация личности в мире культурно-значимых символов. В науке результат подобного синтеза принято называть «ценностные ориентации».

Понятно, что ценности обусловлены исторически. В то же время, они во многом носят локально-цивилизационных характер: так, не все культурно и исторически значимые символы («смыслы») народов Полинезии могут однозначно восприниматься как таковые, скажем, представителями англо-саксонской культуры. На данном примере хорошо просматривается так называемая проблема относительности ценностей. С одной стороны, они «ведут себя» в культуре как ее безусловные (абсолютные) основания. С другой стороны, несомненна их историко-культурная обусловленность. А значит, относительность, проявляющаяся прежде всего в различии дифференциации семантико-аксиологических единиц.

Итак, синтез ценностного (аксиологического) и компаративистского (сравнительного) подходов позволяет точнее определить исходные параметры коммуникативного пространства, в котором происходит процесс общения. Использование компаративно-аксиологического метода для решения задач межличностного, микро- и макрогруппового общения обусловлено в настоящее время еще и фактом роста частоты, регулярности и скорости коммуникативных транзакций в современном мире вследствие развертывания информационной революции и связанной с ней глобализации. Названные процессы, если воспользоваться хорошо известной метафорой, «стягивают земной шарик» в единую взаимосвязанную и взаимозависимую сеть социально-экономических, политических, культурных и других связей и отношений. При этом наблюдается усиление удельного веса такой коммуникативной ценности, как диалогизм (что проявляется в гибкой поддержке данной психологической установки агентов и контрагентов коммуникативной практики всей системой современной культуры – от экономики до политики и PR).

Отметим, что признание ценности диалогизма не следует путать с реальным торжеством подобной практики в сложной системе социальной коммуникации, тем более в практике международного социально-политического и экономического общения.



Это интересно

Диалог выступает скорее его регулятивным принципом, задающим определенное направление желательной активности партнеров.



Однако подобная активность легко может остаться лишь благим пожеланием, более или менее искусной имитацией настоящего диалога или даже средством прямого давления на оппонента с целью подчинения его позиции своим интересам.

В последнее время в практике международных отношений все чаще возникает ситуация, когда наиболее «развитые» (в технологическом аспекте) страны, имеющие в силу этого значительный вес на международной арене, вступают в диалог от лица всего человечества. Чисто логически возможность такого «представительства» не исключена. Однако в каждом конкретном случае требуется детально просчитывать реальные основания, побуждающие, например США, использовать подобную стратегию политической коммуникации.

Поскольку собственные интересы страны не могут быть исключены из системы ценностных ориентаций, свойственных ее акторам, в случае «заявки на всемирное представительство» без очевидных ссылок на национально-государственные приоритеты следует задаться вопросом о скрытых мотивах подобного «альтруизма»; а также о причинах такой скрытности. Вместе с тем интересы, которые стоят за лозунгом «Осчастливить человечество», не всегда остаются партикулярными. Есть ряд ценностей, в последние 100 лет заявивших о себе в качестве общих для всего человечества. Они проявились через осознание мировым сообществом наличия так называемых глобальных проблем. Среди них, в первую очередь, ценность жизни (витальное существование как таковое); ценность мира и соответственно ценность действенной политики и дипломатии; ценность экологической безопасности (ценность инновационных технологических решений, учитывающих эту проблему); антропологические ценности (демографическая оптимизация, сохранение социокультурного многообразия в условиях унифицирующих глобализационных тенденций и т. п.).

Демонстрируя существенную разницу между ценностными ориентациями, выражаемыми партикулярной (псевдодиалогической) и общезначимой (диалогической) коммуникативными стратегиями во внешнеполитическом диалоге, сравним позицию США по проблемам Ближнего Востока (или других нестабильных регионов, включая Косово и Донбасс) с их же позицией по вопросу о международном терроризме. В первом случае неявно, хотя и очевидно для всех присутствует аналитический расчет на дестабилизацию политической ситуации в стратегически важном нефтяном регионе. В целях «сохранения мира» ведутся войны; для осуществления «действительного диалога» навязывается инородная (и абсолютно чуждая арабам) модель политического устройства. Во втором случае ситуация совершенно иная: терроризм здесь уже не вывеска, а реальный факт, деструктивный по отношению к любой политической системе и к любому диалогу вообще. Поэтому борьба с ним выступает не в качестве ширмы, прикрывающей собственные экономические блицкриги, а в качестве задачи, решение которой имеет общечеловеческий смысл. Хотя, конечно, под лозунгами борьбы с международным терроризмом лидеры ряда стран укрепляют позиции своих силовиков и пытаются с их помощью расширять диапазон средств внутриполитического и внешнеполитического давления.

В теоретическом смысле данный пример помогает осмыслить одну из коренных особенностей ценности компаративного диалогизма в практике современной межкультурной коммуникации. Эта особенность состоит в том, что диалог как регулятивный (т. е. методологически значимый) принцип взаимодействия различных культур с точки зрения различий их ценностных систем (и соответствующих этим системам ценностных ориентаций их носителей) предполагает взаимные мутации систем ценностей, моделей поведения всех сторон-участников. (Впрочем, это совсем не означает попытку заставить партнеров «играть по своим правилам» силой или же добровольно-принудительно, что обычно происходит в ситуации партнерства, сопряженного с отстаиванием своей позиции как единственно достойной реализации).

С другой стороны, подобная ситуация довольно точно отражает специфику самой ценностной ориентации (разворачивания ценностей в поле социально-психологического взаимодействия): она задает исходные цели деятельности и методы решения поставленных задач, модулируя поведение на глубинном личностно и социально значимом уровне, а вовсе не штампует его однозначные шаблоны, гарантирующие полную реализацию исходных коммуникативных установок.

Важно помнить, что ценностные ориентации неоднородны по своему составу. В них по принципу дополнительности объединены эмоциональный и рациональный пласты.

То, что субъект принимает на уровне ratio, как правило, доступно вербализации и нередко составляет отчетливо формулируемое личностью credo. Вместе с тем значительная часть рациональной составляющей ценностной ориентации растворена в социокультурной практике в виде тех или иных текстов (сакральных, литературных, устного народного творчества; бытовых историй и даже анекдотов, пользующихся активным спросом аудитории); в виде памятников культуры и обычаев, имеющих отчетливое семантическое наполнение (искусство: архитектура, включая ландшафтную; изобразительное искусство, музыка, декоративно-прикладное творчество и др.; рационализируемые ценности «культуры повседневности» – основные нормы этикета, бытовые правила и т. д.). Все эти виды и результаты социокультурной деятельности в принципе могут быть внятно зафиксированы и описаны, а также, что весьма важно, могут быть обоснованы. Именно это и позволяет рассматривать их как вариант рациональной компоненты ценностных ориентаций. В современной культурологии принципиальная «рационализируемость» данных объектов нередко обозначается в таких терминах, как «идеологизация» или даже «идеологической ангажированность».



Это интересно

Таким образом, рациональный пласт ценностей связывается с манипулятивными социальными технологиями.



Наряду с этим ряд ценностей воспринимается субъектом межкультурной коммуникации на уровне эмоционального принятия. При этом некоторые из них могут быть выведены на уровень логического обоснования, т. е. рационализированы. Но есть среди них и такие, которые принципиально остаются для разума «непрозрачными». Эти ценности, принимаемые как таковые бессознательно, потому и представляют собой эмоциональный пласт ценностных ориентаций в чистом виде: они составляют во многом закрытый для разума аксиологический резервуар, открытый для прямого эмоционального воздействия и вместе с тем закрытый для рационального контроля критики и самокритики.

Эмоциональный пласт ценностных ориентаций активно востребован на уровне интериоризации идентификационных программ (например, торжественная мелодия гимна родной страны апеллирует непосредственно к чувствам, минуя рациональную стадию контроля сознанием). С другой стороны, нередко лишено контроля бессознательное (визуальное, обонятельное и т. д.) неприятие инокультурных субъектов (например, представляющих группу социально-экономических «конкурентов» негативного этноса либо являющихся носителями примет недавнего военного агрессора (как это было в течение довольно долгого послевоенного периода в бытовой культуре СССР по отношению к немцам и японцам, в меньшей степени – к румынам, болгарам и итальянцам)).

Интересно с данной точки зрения рассмотреть ту социокультурную практику, о которой уже шла речь в связи с рациональным компонентом ценностных ориентаций. Так, ярко выраженный эмоциональный пласт обнаружится, конечно, и в искусстве, и в «культуре повседневности». Причем чем глубже мы будем погружаться в анализ специфики того или иного конкретного объекта или деятельности, тем более условным будет представляться само разделение на эмоциональную и рациональную составляющие. Обнаружение данного парадокса позволяет сделать вывод, что на уровне глубинных идентификаций оба компонента находятся в «срощенном» виде; и только специальное исследование, проецирующее идентификационные программы на тот или иной научный экран (в данном случае, аксиологии и философской компаративистики), позволяет их «расщепить».

Возвращаясь к анализу методологической значимости синтеза аксиологического и компаративного подходов при решении проблемы относительности ценностей, следует обратить внимание на следующий вопрос. Могут ли быть отнесены к классу ценностей так называемые ценности негативные (война, орудия убийства, оправдывающие их теории и т. д.)? Следствием этого вопроса является вопрос об условности границ, за которыми ценность перестает нести всякое, не только позитивное, но даже негативное значение для представителя иного типы культуры. (Заметим: в диалог чаще вступают представители культур – ценностных антагонистов, нежели представители культур, не распознающих ценности друг друга вообще). Иными словами, где границы возможных культурных мутаций, которые определяют жизнеспособность получившегося в диалоге новообразования?

Речь идет о самой ситуации межкультурной коммуникации современного глобализирующегося сообщества, поставившего вопрос о возможности существования единого аксиологического фундамента в диалоге различных локальных культур и перспективах формирования единого глобального сообщества (общечеловеческие ценности), соответственно, о предпочтительности той или иной системы ценностей как доминирующей по спектру конкретных оснований (например, экономических). Экспертному сопоставлению в данном случае подлежат прежде всего философские понятия как смысловые принципы локальной и глобальной культурной среды, поскольку именно они представляют собой несущие конструкции аксиологии коммуникаций.

Известно, ценности проявляются в виде многоуровневой структуры, включающей общечеловеческие, геополитические, региональные и локальные ценности. Особое значение для специалиста-международника приобретает навык ориентации в различных подходах к ценностям инокультурной самоидентификации (таких, как функциональный, цивилизационный (нормативно-идеологический (Хантингтон)) и органицистский (Платон, Данилевский, Шпенглер, Тойнби) подходы). Компаративный анализ, таким образом, предстает как общеметодологический прием познания и техники анализа конкретных жизненных (социокультурных) ситуаций, позволяющий применять стратегию опережающего моделирования и оптимизации возможных управленческих решений в сферах, связанных с межкультурной коммуникацией. Теоретическое же моделирование стратегий выработки единого, ценностно гомогенного пространства мировой культуры остаются пока что лишь благим пожеланием, реализуемым на уровне геополитических стратегий и PR-проектов, но при этом остающимся именно в теоретическом смысле, с точки зрения своей логической обоснованности, весьма проблематичным.

Выделяя принципы, характеризующие специфику аксиологического компаративизма на современном этапе, необходимо обратить внимание на следующие особенности самого метода совмещенного компаративно-аксиологического анализа. Во-первых, этот метод требует учета специфики всех акторов межкультурной коммуникации как частично непрозрачной системы стартовых условий взаимодействия локально концентрированный образований – «цивилизаций». Во-вторых, учет данной специфики необходимо сбалансировать за счет выявления общей для всех акторов системы отсчета.

Заметим, что свои плюсы и минусы в настоящее время довольно подробно продемонстрировали на данном поприще такие модели, как гедонизм (с греч. удовольствие: центральное место – ценность потребления), эвдемонизм (с греч. счастье: центральное место – ценность тоталитарного единства) и экологизм (с греч. дом: центральное место – ценность выживания).



Это интересно

Поиск ценности, претендующей стать общим знаменателем для создания платформы взаимопонимания продолжается.



На это место все активнее претендуют культово-религиозные идеи, поскольку предполагается, что они-то и есть прямое выражение онтологического основания ценностной базы культуры как таковой. При этом ценностный разброс в различных локальных культурах трактуется как искажение исходного единомыслия. Опасности такого рода претензий очевидны. Однако креативная роль идеи поиска общего языка диалога не теряет от этого своей значимости и силы, поскольку замкнутость локальности не выдерживает очередного колебательного витка культуры в сторону глобализации.

Соответственно, к особенностям компаративистского подхода в современной аксиологии можно отнести то, что:

1) компаративно-аксиологический метод требует учитывать баланс между цивилизационным (теория локальных цивилизаций) и формационным (теория прогрессивного развития мирового сообщества как сложно структурированного негомогенного целого) подходами;

2) ценности рассматриваются как культурные коды, расшифровка которых позволяет осуществлять межкультурное взаимодействие «в цивилизованных формах» и/или с максимальной эффективностью;

3) повышенное внимание уделяется социальному и психологическому уровням проявления ценностных ориентаций, а также контексту их проявления;

4) с онтологической точки зрения ценности рассматриваются в духе культурного либо лингвистического детерминизма, что позволяет их описывать, но не объяснять. Соответственно, провозглашенный принцип толерантности по отношению к ценностям иных культур маркирует ценности вообще и ценности собственной культуры как относительные, а не абсолютные;

5) с другой стороны, компаративно-аксиологический анализ способствует выработке ряда прогностических моделей, позволяющих заблаговременно оценить перспективы тех или иных тенденций социокультуной динамики.

Так, сегодня в культуре глобализирующегося мирового сообщества наблюдается усиление линии, противоположной релятивизму: поскольку всякое социальное взаимодействие предполагает наличие общего языка, существует, как уже указывалось, социальный заказ на некоторую срединную систему ценностей и ценностных ориентаций. Инновационная разработка такой системы может превратиться в создание очередного маложизнеспособного варианта эсперанто. Опора же на традиционные ценностные модели пока не принесла ожидаемых результатов. С другой стороны, очевидны угрозы стихийных проявлений заложенных в культуре механизмов саморегуляции. Например, теоретически предсказуемы попытки создания очередного варианта «глобальной религии», равно как и драматизм последствий подобного «аксиологического катаклизма».

В заключение следует еще раз подчеркнуть, что особое значение в эпоху глобализации приобретает выработка в ходе диалога культур «общего поля аргументации», основанная на учете аксиологической составляющей такого диалога. Диалектика взаимосвязи абсолютного и относительного, общего и единичного позволяет спроецировать аксиологическую заданность пространства культуры на решение практических (деловых либо сугубо коммуникативных) задач, принимая во внимание взаимосвязь вербальных и невербальных контекстов аксиологически значимого общения. При этом, разумеется, аксиологический подход не является ни единственно возможным, ни «единственно верным». Пределы его применимости определяются комплексными условиями межкультурного взаимодействия по негативным либо позитивным направлениям.

Тема 1.2. Специфика межкультурной коммуникации в контексте ценностного подхода

В ходе осуществления межкультурных транзакций различают транскультурное и поликультурное взаимодействий как формы проявления межкультурной коммуникации.



Это интересно

Транскультурное взаимодействие условно может быть сведено к общению между представителями разных национально-государственных образований.



Сложность состоит в том, что существующие государства (за редким исключением, например ОАЭ, Саудовская Аравия, Ливия, Япония и др.) не являются гомогенными с этнонациональной точки зрения (и даже не декларируют такую гомогенность). Следовательно, в рамках международных отношений процесс транскультурного диалога может развести по разные стороны баррикад представителей одной национально-культурной традиции (например, китаец – гражданин США и китаец из КНР). Однако в случае резкого обострения отношений между этими странами интересы безопасности требуют, как правило, особого внимания к данному контингенты граждан. Об этом свидетельствует и практика борьбы с международным терроризмом в последние десятилетия.

Решение данной проблемы выдвинуло на первый план такую аксиологическую стратегию межкультурной коммуникации, как превентивное формирование понятия и образа национальной (гражданской) идентичности. Гражданская идентичность в ситуациях ответственного выбора должна доминировать над системой ценностей, обусловленных этнонациональными и национально-культурными приоритетами (включая составные, например билингвистическая национально-культурная ориентация). Данная позиция в ситуации стабильности либо управляемых транзитивов с успехом проецируется и на ситуацию поликультурного взаимодействия.



Это интересно

Поликультурное взаимодействие сопровождается коммуникативной практикой, охватывающей представителей разных этнонациональных и национально-культурных традиций в рамках одного государства.



Соответственно, речь идет о поиске взаимоприемлемых решений в ситуации негомогенного этнонационального пространства. Замечено, что в регионах, нестабильных с политической и социальной точек зрения, преобладает клановый способ объединения, выдвигающий на передний план такие ценности, как общность крови, предков, традиций и обычаев. С другой стороны, политизация социальной жизни, как правило, влечет за собой воспроизводство клановой матрицы социального поведения, основанной уже не на кровном родстве (род и племя), но на общности таких ценностей, как признательность, уважение силы (физической, психической и т. д.), строго эшелонированная (хотя и диффузная) иерархия социальных связей и т. д.

Не секрет, в современной России заметно акцентирован вопрос о специфике национальной идентификации. Все чаще звучат голоса о том, что за годы советской власти была девальвирована ценность национальной идентификации собственно русских. Само слово «русский» при этом интерпретируется в этнонациональном смысле – в противовес «россиянину», толкуемому в смысле социокультурной самоидентификации. При попытке разобраться в данном вопросе необходимо обратиться к его истории, а также к исследованиям современных философов и политологов, посвященным данной теме. Тогда обнаружится, что слово «русский» в политической лексике исторически относилось к полиэтничнскому «по крови» союзу и совпадало с социокультурной идентификацией. Контекстный синоним слова «русский» – «православный». Но не в этнорелигиозном смысле национальной религии, а в смысле такой духовной и идейной идентификации, которая снимает этнонациональные различия, объединяя разные народы в единое культурное пространство. С точки зрения православного русского, истинная вера не может быть приватизирована никаким народом – отсюда, кстати, столь нелицеприятное отношение к представителям иудаизму. На бытовом уровне оно нередко выражается в примитивном национализме, не менее партикулярном, чем иудаизм. Тогда, по сути, делается попытка приватизировать православие, превратить его в разновидность национальной (а не мировой) религии.

Значит ли это, что в русском языке полностью отсутствует термин, обозначающий этнонациональную (родовую) идентификацию? Конечно, нет. Термин этот – «великороссы». Как убедительно показал в своих работах по философии политики проф. В. Н. Расторгуев, в советский период произошла сознательная подмена одного понятия другим; социокультурная идентификация – «русский» – сначала вытеснила этнокультурную («великоросс»), затем заняла ее место, превратившись в этнонациональную. Соответственно в современной политической лексике украинец, живущий на Украине, ни в коем случае не назовет себя русским, поскольку воспринимает данное название как этнонациональный ярлык. Да и сами великороссы, подчеркивает В. Н. Расторгуев, не выиграли от отождествления себя со «всем русским». Они как бы растворились в общесоциумных проблемах, взяв на себя непосильное бремя единственно ответственных за их решение. Ответственных, которым к тому же не полагалось иметь собственный «кусок пирога». В свете сказанного не удивительно, что сегодня в России, как уже отмечалось, становится все более заметным рост националистически окрашенных партий и движений. Они проникают даже в образовательную среду, имеющую довольно сильный иммунитет к национализму (поскольку с логической точки зрения он представляет собой антиценность: попытку личности самоутвердиться не на основании собственных сил и возможностей, но лишь за счет прикрепления по неотчуждаемому праву рождения к некоей безусловно большой и весомой группе).

Одно из наиболее действенных средств преодоления подобной ситуации, по мнению названного автора, с одной стороны, решение наболевших социальных проблем, «дающих бытие» соответствующей политической лексике (точнее, ее отсутствию). С другой – работа на уровне образовательных и просветительских программ, которая позволила бы заполнить существующую брешь в общественном сознании (что и делается отечественными СМИ. Например, можно указать цикл передач по телеканалу «Культура», подготовленных Феликсом Разумовским.

Аксиологическая стратегия межкультурной коммуникации, коррелятивная поликультурной коммуникации и включает не только упомянутую выше ценность гражданственности, но и такую ценность, как приоритет общегосударственных интересов над партикулярными (при управляемом стимулировании развития частных и личных интересов, не противоречащих общенациональным). Провайдеры названных ценностей – образовательные, правовые, гражданские и общекультурные институты, отвечающие за системное структурирование ценностного поля той или иной культуры. Однако реальность такова, что институциализированная деятельность может только поддерживать или разрушать те основы ценностных ориентаций, которые заложены в детстве. Усиление роли семьи (либо ее паллиатива) в этом процессе особенно заметно на фоне участившихся межнациональных браков, проблематизирующих ценностную среду обыденного существования человека.

Итак, умение ориентироваться в особенностях ценностных оснований деятельности и стратегии принятия решений оказывается одинаково актуальным как для внутреннего поля культуры (коммуникативные транзакции в поликультурной среде в рамках единого национально-государственного пространства), так и для внешнего, транскультурного, взаимодействия различных культурно-исторических государственных целостностей.

Существует ценностная специфика оснований межкультурной коммуникации. В числе важнейших ее аспектов – исторический, социокультурный (экономика, политика, стратификация), этический, эстетический, религиозный, социально-политический и др. Ценностные основания играют определяющую роль в коммуникативных практиках. Следует различать стратегии освоения таких оснований (общих и периферийных типов) для уровней глобального (1), регионального (2) и локального (3) взаимодействия.



Это интересно

Языковая и регионально-страноведческая специализация, в свою очередь, способствует определению путей адаптации метастратегических приемов к реальной ситуации, что помогает самостоятельно разрабатывать оперативные стратегические и тактические модели поведения при обращении к решению прикладных задач.



Основным механизмом, приводящим в действие аксиологическую составляющую межкультурного взаимодействия на уровне ситуативного межличностного общения, являются, как уже указывалось, ценностные ориентации. В различных культурах мира их этические, социально-психологические и этикетные следствия и проявления не совпадают полностью. Нередко они даже вступают в отношения конфронтации. Если подобная конфронтация имеет место в толерантном сознании индивидуума, ориентированного на ценность плюрализма (и таким образом на своеобразную аксиологическую всеядность), она может вызвать острый внутренний конфликт, дестабилизирующий поведение отдельных индивидуумов, макро- и микрогрупп, и даже сообществ. Границы толерантности и плюрализма, таким образом, оказываются не только одной из эмпирически найденных в наше время общекультурных ценностей. Признание либо непризнание их непроницаемости влечет за собой социально значимые психологические, политические и другие следствия, имеющие высокий коэффициент социальной рисковости.

Современная аксиология в самом общем виде делит базовые культурные модели на гедонизм и антигедонизм. Однако отнесение конкретных этнокультурных матриц к одному из этих типов еще не гарантирует оптимизации межкультурного взаимодействия. Необходим также учет расслоения ценностных ориентаций на эмоциональную и рациональную составляющие; выделение особого места ценностной мотивации в структуре поступка; уяснение этнонациональной специфики ценностных ориентаций, ее методологических следствий для процесса межкультурной коммуникации и т. д.

С точки зрения компаративно-аксиологического подхода, противостояние гедонизма и антигедонизма может трактоваться как противостояние двух принципиально противоположных цивилизационных моделей. Одна из них ориентирована преимущественно на материальную составляющую культуры, на производство и потребление тех или иных благ (по терминологии неокантианца Г. Риккерта, благо – это ценность, соединенная с материальным носителем). Это культурная стратегия рынка, подчиняющая правилам и целям купли-продажи все существование социума. С точки зрения духовной ориентации, подобные стратегии связываются с языческими культурами, в которых процедура обмена имела фактически сакральное значение.

Другая цивилизационная модель предполагает ориентацию на аскетическое существование социального агента. Здесь превалируют ценности духовного порядка. Потребление материальных благ, разумеется, не сводится к нулю, однако ценностной нормой считается не «всемерный рост потребностей, включая духовные» (что имело место, например, в СССР периода развитого социализма – наглядная иллюстрация включенности нашего Отечества в мировые интегративные процесс). Напротив, аксиологическим идеалом и социальной нормой требованием становится самоограничение, аскеза.

Данный подход подробно представлен в научных трудах А. С. Панарина, который, правда, не без некоторых натяжек, приравнял гедонистическую модель цивилизационного развития к «атлантизму» (Западная Европа плюс Северная Америка), а антигедонистическую – к «православной цивилизации», представленной Россией и ее геополитическими и вместе с тем духовными союзниками.

Ангажированность подобной однозначной привязки можно объяснить стремлением поддержать идею «великого будущего» нашего отечества, с одной стороны, вызывает уважение, поскольку она противостоит разрушительным в психологическом и аксиологическом смыслах доктрине о неспособности славян к самостоятельному социально-политическому творчеству (получившей широкое распространение не только в мире, но и в России за два последних десятилетия). Вместе с тем было бы весьма опрометчиво игнорировать наличие обеих социокультурных практик как в самой России, так и у ее атлантических антиподов.

Как было отмечено выше, на уровне межличностного общения (как делового, так и частного) особое место занимает исходная установка (стержень ценностной ориентации): на диалог либо на его срыв. Причем антидиалогическая установка часто присутствует в межкультурной коммуникации латентно, через мимикрию, когда под видом допущения некоторых уступок партнерам (чисто внешних, однако выдаваемых за глобальные стратегические уступки) осуществляется бескомпромиссное проведение своей линии. Есть серьезные основания полагать, что на уровне партнерских отношений государств и союзов государств именно эта ценностная стратегия исторически показала свою исключительную эффективность. Однако реалии сегодняшнего дня заставляют ответственных политиков расширить арсенал своих ценностных приоритетов за счет включения в них, наряду с безусловно доминирующей установкой патриотизма, установку на постепенное включение патриотов разных стран и национально окрашенных политических течений в реальный (а не мнимый) диалог для сохранения экологии культуры. Проще говоря, данная установка позволяет поддерживать курс на выживание культур, что в ядерный век соответствует не только общечеловеческим приоритетам, но также условиям самосохранения и развития культур локальных.

Тема 1.3. Конфигурации ценностных ориентаций в коммуникативной практике глобализирующегося мира

В наши дни сложились вполне определенные мировые интегрирующие цивилизационные центры, например «атлантическая культура» и «азиатский глобализм», со своими конфигурациями ценностных приоритетов и коммуникативных балансов. Для выяснения специфики их влияния на глобализацию экономического, политического, социального и культурного пространства планеты необходимо учитывать их взаимодействие с дифференцирующимися этнокультурными образованиями (европейский континент, антиглобалистские регионы, Россия). При этом уместно также обратить внимание на различие интерпретаций понятий «норма», «идеал», «девиация» в традиционалистских и модернистских культурах, поскольку с точки зрения компаративно-аксиологического метода именно эти понятия наилучшим образом раскрывают идентификационное своеобразие различных культур и демонстрируют коммуникативные возможности тех или иных конфигураций ценностных ориентаций.

Поясним ситуацию на примере. С точки зрения представителя японской культуры, восклицание «Банзай!» пилота-камикадзе, пикирующего на американские корабли в Перл-Харбор по ходу одноименного фильма, будет оценено, скорее всего, как проявление высшего патриотизма и самоотверженности во имя долга. Для американца – как проявление бессмысленной жестокости.

Возможна ли примиряющая точка зрения? В некоторой мере – да, но лишь в некоторой. И самое главное, эта точка зрения не будет полностью примиренческой, поскольку среднее арифметическое «простой человечности» во многих случаях окажется на грани предательства. Скорее, на сегодняшний день примиряющая ценностная ориентация возможна как объемная: оценивая событие с точки зрения представителя своей культуры, человек в то же время может оценить ее возможные оценки с позиций оппонента, не теряя при этом определенности своей собственной точки зрения. Подобная «двойная оптика» не исключает, а требует отчетливого ценностного выбора. Но вместе с тем она не возводит его в абсолют.

Ценностный выбор основан на признании той или иной ценности нормой.



Это интересно

Норма в традиционном понимании – это закрепленный общественной практикой и общественным мнением образец поведения и его истолкования.



Традиционалистская ценностная ориентация нередко связывает (на уровне обыденного сознания) функционирование нормы с признанием того или иного авторитета (как правило, он архаизирован, т. е. вынесен в отдаленное прошлое, и сакрализован: это либо обожествленный предок, либо само божество). Интересно, что даже на уровне научного сознания нередко встречается тезис, согласно которому мораль совпадает с нормативностью. А нормативность, в свою очередь, есть следствие принятия неких сакральных установлений, запрещающих или разрешающих те или иные действия.

Правда, простая житейская логика подсказывает, что невозможно полное отождествление морали (где мотив важнее результата; а социальное не подавляет личное, находясь с ним в синхронизированной взаимосвязи) и нормативной заданности поведения. Дело в том, что поведение, построенное по строго схеме следования норме, если можно так выразиться, недееспособно. Ведь, выражая общие требования, норма («должное») в житейской практике «сущего» проблематизируется, подпадает под вопрос. Сама интерпретация нормы как приложимой к данной конкретной ситуации требует судьи – человека, оценивающего ситуацию, норму и степень ее востребованности в данной ситуации. По сути, здесь возникает призрак платоновского парадокса, известного как «парадокс третьего человека». Только возникает он уже не в «занебесной области идей», а по ходу реальной жизни: кто будет «судить судящего?».

Итак, норма не имеет самостоятельной силы, которая позволила бы ей однозначно проецироваться на конкретные ситуации, всякий раз уникальные. Ей требуется посредник, отвечающий за ее реальное существование. Если такой агент лишается в культуре статуса божественного авторитета (что произошло в секуляризованных культурах западного типа), то и норма оказывается под вопросом.

Еще более весомый аргумент, подтапливающий традиционалистское понимание ценностей: ценности, воспринятые сугубо авторитарно, не прошли испытаний на прочность. Они всегда могут стать жертвой сомнения или изменения решения по поводу авторитетности своего источника. Поскольку основанная на них ориентация принята несвободно, она, строго говоря, не принадлежит к сфере морали. Это именно социальные нормы нравственности, поскольку личностный аспект на практике их существования подавлен за счет аспекта социального, но не мораль, где эти аспекты, напомним, сбалансированы.

Модернистские культуры сознательно делают акцент на последней проблеме, связанной с возможным статусом нормы как моральной ценности. Выводя мораль из свободы человека, они открывают дорогу релятивистским трактовкам моральной нормы, сводя норму социально-нравственную к разновидности идеологии или даже к прямому психологическому насилию.

Нельзя, однако, забывать, что за каждой нормой живет конкретная ценность. Мораль оценивает эту ценность, исходя из шкалы «добро – зло». Норма традиционная закрепляет исторически сложившиеся оценки; норма модернистская перекладывает бремя оценки на индивидуального массового агента. При этом его произвол в лучшем случае уравновешивается ссылкой на зависимость принимаемого нормативного решения от ситуационных предпочтений (психологизация ценностей) либо прямо выводится из социально-культурного контекста (социологизаторство). В целом данное явление может быть отнесено к релятивизации – общей для современной активно модернизирующейся культуры тенденции. Подобная практика может рассматриваться также как постепенное сползание традиционных культур в сторону модернизма.

Понятие «идеал» трактуется в традиционной культуре как норма в чистом виде – принципиально недосягаемый образец суждения и поведения, выполняющий регулятивную функцию по отношению к действительности. Идеал – психологически желанный (либо, напротив, раздражающий) фактор, задающий рамки существованию человека, подчеркивающий принципиальную ограниченность этого существования и одновременно обозначающий пути его совершенствования в горизонте недосягаемого совершенства.

Следует отметить, что перфекционизм сегодня перестал однозначно соответствовать названию психологической установки, именуемой в народе «подростковый максимализм» и раскрывающийся как неспособность к психологической адаптации. Все чаще гуманитарное сообщество обращается к идее восстановления перфекционизма – возвращения культуре права мыслить совершенство существующим. Действительно, как показывает практика, за девальвацию идеалов обществу приходится платить высокую, иногда слишком высокую, цену.

Вместе с тем условность понятия «идеал» была раскрыта еще Гегелем, подчеркивавшим ограниченность мышления, опирающегося на данное понятие как на познавательную норму. Содержание идеалов, как справедливо замечает философ, оказывалось исторически изменчивым. Следовательно, данное понятие внутренне противоречиво. Оно, конечно, задает человеку и обществу некоторую ближайшую и отдаленную перспективу развития; однако при этом отнюдь не обозначает само совершенство, тем более в ценностном аспекте (на что, однако, обычно претендует).



Это интересно

Модернистские культуры в постгегелевском духе ставят идеал и идеализацию под сомнение, подчеркивая их историческую ограниченность и идеологическую навязчивость.



В модернистской культуре каждый самобытен (индивидуален) – он сам себе и норма и идеал… Заметим, однако, что употребление слова «индивидуум» указывает на индивидуальность как на часть по отношению к социальному целому. Видимо, не случайно в обществах с модернистским (или переходным к нему) типом культуры так много говорится о создании имиджа: возведя индивидуальность в ранг ценности, человек оказался пред необходимостью «нарисовать лицо» (М. Фуко) этому манекену; создать для среднего и унифицированного неповторимую маску, делающую его выдающимся. При этом само стремление выделиться делает всякое решение заранее тривиальным и однотипным (при всем многообразии средств самовыражения самовыражение как таковое стереотипно).

Не будет большим преувеличением сказать, что термин «девиация» для представителя традиционной культуры является обратной стороной понятия «норма». Девиация, т. е. отклонение, – это нарушение базовых запретов, табу. Можно сказать, что девиация – это нарушение тех запретов, требования которых безусловны (в отличие от смягченных форм моральных пожеланий, являющихся следствиями из базовых запретов). В авраамических религиях (иудаизм, христианство, ислам) и основанных на них культурах такие запреты обоснованы Декалогом (Десять заповедей Господних, полученных Моисеем на горе Синай). В других религиях также присутствуют ссылки на священные тексты и их классические комментарии.

Итак, «нормативное ядро» нравственных норм – запреты. Они, в свою очередь, имеют большое количество конкретизирующих модификаций (в том числе остающихся вполне в рамках традиционализма). Такие модификации позволяют учитывать значительное количество типовых ценностных отклонений, проявляющихся на уровне бытовых конфликтов. «Кто», «с кем» и «как» – вот обычный перечень логически возможных позиций, позволяющих на уровне оценочных суждений выяснить степень «нормальности» либо, наоборот, девиантности поведения в той или иной ситуации. Традиционная культура, как правило, жестоко карает девиации – они не только аморальны, но и преступны с правовой точки зрения (тюремное заключение как кара за гомосексуальные отношения в Европе XIX в.; известные истории о П. Верлене или О. Уайльде – типичные пример подобного рода).

Однако, пресекая девиацию, традиционная культура не только нарушает свободу выбора ценностных ориентаций, вторгаясь, как об этом любят говорить поборники свобод меньшинств, в сферу принятия сугубо интимных решений. (То, каким образом будет строиться семья, рождаться и воспитываться дети – сфера не только глубоко интимная, но вместе с тем весьма и весьма общественно значимая). Строгое пресечение девиации блокирует ее расползание в общественном организме наподобие раковой опухоли и постепенное превращение в «новую норму» (как это уже почти произошло в современной Европе и Америке в отношении однополых браков; и, как гласит предание, имело место в древних Содоме и Гоморре).

Модернизация в отношении понятия «девиация», таким образом, не просто стремится уничтожить норму. Скорее, она стремится поменять норму и девиацию местами. Будущее подобных попыток можно спроецировать, опираясь на известные исторические прецеденты (например, история Римской империи). Это до некоторой степени объясняет, почему традиционалистские культуры активно противостоят культурам модернистским, объявляя их «безбожными» и «бесчеловечными» (как это делают, например, многие исламские государства в адрес США и их союзников). Вместе с тем «модернисты» не готовы принять ценности «традиционалистов», воспринимая их как насилие над свободой воли (жить по расписанию, навязанному извне).

Впрочем, абсолютизация традиционализма и модернизма в рамках исследования социокультурной динамики – всегда слабый ход. И дело не в предпочтении тех или иных ценностных систем, а в том, что и традиция, и модернизация – две стороны единого процесса в рамках единой социокультурной реальности. Они в некоторой степени «не имеют гражданства», и на определенном этапе истории обнаруживают себя в различных социальных и культурных локусах. Так, трудно увидеть модернистские тенденции в антикоррупционном законодательстве США, по которому каждый гражданин стимулируется к добровольному доносительству на соседа в случае любого подозрения по поводу недекларированных источников дохода. С точки зрения ценностных ориентаций это типичная норма традиционного общества, требующая тотального контроля экономического положения своих членов.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/kollektiv-avtorov/mezhkulturnaya-kommunikaciya-v-usloviyah-globalizacii-2/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения